У Кислощеева прямо очки на лоб полезли, когда он этот выпученный живот увидел.
— Это ещё что такое? — удивляется.
— Беременная я, — отвечает Ваня тонюсеньким голоском. — На сносях.
— На каких ещё сносях? — раздражается профессор. — Ты же внутри пустая.
— Протри зенки–то. — Ваня живот поглаживает. — Во, пузо какое.
Профессор Кислощеев недоверчиво ухом к Вариному животу приник.
— Может, ветром надуло, — бормочет себе под нос.
А Иван, не будь дурак, ногой в кирзовом сапоге к–э–э-к врежет профессору по уху.
— Чувствуете? — говорит. — Ребёночек уже ножками пихает.
— Чувствую, — отвечает профессор, потирая ушибленное ухо.
…Так и укатил Кислощеев на своём лимузине, не солоно хлебавши. А Ваня с Варей стали жить себе да поживать. И хоть Варя внутри пустая была, а всё ж таки как–то исхитрилась и родила Ивану дочурку. И хоть та внутри тоже пустой оказалась, зато голоси–и–стая. Как начнёт частушки орать, на всю деревню слыхать:
Подари мне, милый мину!
Я в пизду её задвину!
Если враг туда ворвётся!
Он на мине подорвётся!..
Как я уменьшил свою маму
Моя мама очень длинная, под два метра ростом. А папа — короткий, метр с кепкой; потому что он шофёр, а шофёры все в кепках.
В детстве моя мама в баскетбол играла, и все её за это очень любили. А как пришло ей время замуж выходить — никто брать не хочет. Хорошо хоть мой папа–дурак нашёлся. Так всегда бабушка говорит и весело хохочет.
Раз утром она проснулась и давай хохотать.
— Хорошо хоть один дурак нашёлся! — кричит на всю квартиру.
Так и прохохотала до самого вечера. А вечером приехала «скорая» и увезла бабушку в сумасшедший дом. Мы иногда её там навещаем. Бабушка нам доказывает, что она Мария Стюарт, и требует, чтобы ей отрубили голову.
А нашей маме, хоть она и вышла замуж за папу–дурака, всё равно неприятно быть такой длинной. Например, она пока по подземному переходу пройдёт, все балки головой сосчитает. А когда спать ложится, не то что на кровати, даже в комнате не помещается — вечно ноги из дверей в коридор высовываются. Если я ночью в туалет бегу — то о мамины ноги спотыкаюсь, падаю и разбиваю себе голову. Поэтому голова у меня вся в шрамах, как у настоящего героя.
Папа обедать всегда домой приезжает на своем грузовике. И чтобы каждую минуту не бегать и не смотреть, угнали машину или нет, папа вот что придумал: цепляет за неё трос, а второй конец троса вокруг руки обматывает. Чтоб, значит, сразу почувствовать, если угонять станут.
Один раз папа пообедал и пошёл на улицу, а трос на столе забыл. А я в детстве озорником был — всё, бывало, какие–нибудь номера выкидывал. Вот и тут, взял я трос и тихонечко к маминой ноге привязал. А мама и не заметила ничего. Моет тарелки в раковине и напевает себе под нос: ”Ля–ля–ля… ля–ля–ля…»
Папа ка–а–к нажмёт на газ! Машина ка–а–к рванёт с места!.. Мама прямо с тарелкой в окно и вылетела. И помчалась за папиной машиной, словно спортсменка на водных лыжах. Только вместо брызг у нее из–под ног искры летят.
Так ей ноги об асфальт и сточило сантиметров на пятьдесят.
Хорошо ещё папа вовремя заметил маму и машину остановил. А то бы от нашей мамы вообще ничего не осталось.
Подбежал папа к маме, смотрит — а она ниже его ростом. Тут они, конечно, очень обрадовались и купили на радостях большущий торт. Пришли домой и потребовали, чтобы я один его съел. Я так обожрался этим тортом, что меня чуть не стошнило.
— Кушай, сынок, — гладила меня мама по голове в шрамах. — Заслужил.
А папа всё свою лысину под кепкой почёсывал.
— Это ж надо, — удивлялся, — какой у меня, оказывается, сын умный. Раз такое дело — возьму тебя к себе в ученики. Тоже будешь водилой на грузовике работать.
Про маленького Филю, который любил всех душить
Жил один мальчик. По имени Филя. У него имелась дурацкая привычка: подкрадываться тихонько сзади, хватать за шею и душить. Пока он не подрос — это было терпимо. Даже умиляло. Но вот ему исполнилось восемь лет. И Филина мама пригласила на день рождения сына свою лучшую подругу — Надежду Сергеевну. Сидят Филина мама и Надежда Сергеевна за столом. Беседуют. В это время Филя, по своей детской привычке, тихонько подкрался к Надежде Сергеевне, схватил её за шею и стал душить.
И задушил. Надежда Сергеевна и ойкнуть не успела.
Филина мама, конечно, очень расстроилась.
— Филенька, — сказала она, погрозив пальчиком. — Ай–ай–ай…
— А чё? — не понял Филя.
— Я же тебя просила не подкрадываться сзади. И тем более не душить. Какой же ты у меня непослушный.
— Нет, послушный, — говорит Филя.
— Нет, непослушный, — говорит мама.
— Нет, послушный, — говорит Филя.
— Нет, непослушный, — говорит мама. — Ты Надежду Сергеевну задушил.
— Послушный, послушный, послушный… — затопал ногами Филя.
Тут пришёл любовник Филиной мамы Коля Д. (фамилии в этой истории мы решили не называть). Он принёс Филе на день рождения бутылку водки в подарок.
— Твой сын задушил мою лучшую подругу, — сообщила любовнику Филина мама.
— Это какую?.. — начал вспоминать Коля Д. — Ту, что стюардессой работала?
— Нет. Ту, что балериной подрабатывала.
— А-а, — вспомнил любовник.
— Так что твой сыночек её задушил, — повторила Филина мама.
— Во–первых, это не мой сыночек… — отказался от отцовства Коля Д.
— Твой! Твой! Твой! — заверещала Филина мама.
— Нет, не мой!
— Нет, твой!
— Нет, не мой!
— Нет, твой!
Они спорили до тех пор, пока Филя не подошёл к Коле Д. и не сказал:
— Ты говно!
Коле Д. показалось, что он ослышался.
— Кто я? — переспросил.
— Говно! — с удовольствием повторил Филя.
Коля Д. побагровел и начал подниматься с кресла, намереваясь дать восьмилетнему Филе по морде. А Филина мама и говорит:
— Да погоди ты, Николай. Сначала надо решить вопрос с Надькиным трупом.
— Может, разрубить её да по кусочкам в туалет спустить? — предложил любовник.
— А если труба засорится? — выдвинула веский аргумент Филина мама. — Ты мне на сантехника денег дашь?
— К-ха!.. — кашлянула вдруг Надежда Сергеевна, и ещё раз: — Кха-а!..
— Наденька! — обрадовалась Филина мама. — Господи, как ты нас напугала.
— Кха–а–а… кха–а–а… — продолжала надсадно кашлять Надежда Сергеевна.
— Филюша — так больше всех испугался, — тараторила Филина мама. — Бегает вокруг тебя, плачет–плачет: «Тёть Надь, тёть Надь, не умирайте! Я вас очень люблю!» Скажи, Филенька…
— Ага, — сказал Филя, ковыряя пальцем в носу.
Надежда Сергеевна наконец откашлялась и говорит:
— Вот, блядь, чуть не сдохла!
А любовник Коля Д. достал из сумки бутылку водки и радостно произнес:
— Всё хорошо — что хорошо кончается. Давайте, девчонки, пить чай!
С нами крестная сила!
Жил один лесничий. Звали его — Виктор Степаныч. А погода была — не приведи Господь, хорошая собака хозяина во двор не выпустит.
Дождь. Снег. Мразь.
А кругом шумит густой тёмный лес.
Вот сидит Виктор Степаныч посреди этого леса в своей сторожке. Думу думает. Вернее — печку топит.
Время — за полночь.
Вдруг дверь тихонько отворяется, и входит старик с седой бородой.
— Здравствуй, — говорит, — Витёк. Я твой батя.
— Какой ещё батя? — отвечает лесничий. — Мой батя на войне пропал. Без вести. Много лет назад.
— Да не пропал я, — морщится старик. — А просто командир меня в разведку послал. Я и пошел.
— И где же ты был столько лет?
— В разведке, где ж ещё.
— Ну, выпей тогда, батяня, водочки за возвращение, — предлагает Виктор Степаныч.
Старик не заставил себя просить дважды. Выпил водочки, огурчиком закусил, под стол упал. Да и захрапел там.
А тут дверь опять отворяется. И входит девица с длинными, длинными, длинными ногами. Пригляделся лесничий — а это его жена, Нюра. Покойница.
— Фу-у, — говорит Нюра и от снега отряхивается. — Ну и погодка.
А Виктор Степаныч ей в ответ:
— Сейчас будем чай пить. С баранками.
Сели они за стол, под которым батя дрых. Стали чай пить.
Виктор Степаныч байку рассказывает:
— Иду я, значит, по лесу…
— Витенька, — говорит Нюра, кусая баранку. — Хватит мне зубы заговаривать.
— А чё такое, Нюрушка? — Виктору Степанычу даже дураком прикидываться без надобности. Само собой выходит.
— А то самое, — отвечает Нюра. — Забыл, как ты меня ядовитыми грибочками накормил?
— Из–ви–ни, — говорит Виктор Степаныч запальчиво. — Ты сама эти грибы собирала.